ЧЁРНЫЙ ВЕТЕР ЗЛЫХ ПЕРЕМЕН  Олег Казаков

 Заметки православного прихожанина

Из последних строк предыдущих заметок: «…День, когда будет подписано отречение от престола, когда фактически будет поставлена точка на великой Имперской эпохе – уже следующий день».

15 марта (2 ст. ст.)  1917 года  Император Николай  II подписал манифест об отречении от престола. Каждый раз, когда начинаю размышлять о революции 1917… (И почему это меня так тревожит?!) Каждый раз приходит  образ чёрного ветра. Не думаю, что этот образ изобрёл я. Скорее всего, где-нибудь вычитал или услышал. Это особый образ – невидимый, не поддающийся описанию, неизобразимый. Он появляется где-то в сердце…

Чёрный ветер владел тогда людьми. Чёрный ветер властвовал тогда на огромных пространствах России.

Император отрёкся от престола Российского. На следующий день отрёкся и его брат – Михаил. Приговор царству Российскому был приведён в исполнение. Империи не стало.

Однако, непременно надо сказать о фактах. Пусть рассказы об этом изданы книгами и периодикой и обитают в «сетях» в сотнях тысяч, если не миллионах, выпусков.

 Тут появляется немало весьма характерных персон – это и Родзянко, и Гучков, и Шульгин, Шингарёв…  Что показательно – все они сердцем радели за Россию и желали, единственно, её счастья и процветания и спешили указать ей светлый путь. Начинали они свою деятельность как убеждённые монархисты и народники…

 О России пеклись ранее Иван Грозный и Малюта Скуратов, Борис Годунов, Минин и Пожарский, протопоп Аввакум и Пётр Великий, Пушкин и Бенкендорф, декабрист Каховский и император Николай I, либерал-прогрессист Родзянко и генерал-губернатор СПб. Все! Таков один из парадоксов Российской истории.

Размышляя и говоря об отречении, мы должны прибегнуть к воспоминаниям современников и участников.

Однако, надо иметь ввиду: сколь бы ни были правдивы, искренни и незлобивы воспоминания, мемуары, переписка, дневники – изданные и неизданные…. В них неизменно вкрадывается нечто «от себя». Один запомнил так, а другой эдак. Одному – нечто представляется правильным, а другому – ахинеей. Я уж о намеренной лжи вовсе не говорю. А она, конечно, присутствует, и не всегда возможно различить её.

***

Есть в ходу немало материалов, думаю, что искренних, где доказывается, что отречения Государя не было вовсе. Основываются на том, что подпись под манифестом сделана карандашом и на каких-то подложных листках. Специалисты сообщают, что эта карандашная подпись один-единственный случай за всё время его правления. Предлагается иной текст царского манифеста…

  С самого начала я отказался от роли исследователя и эксперта и просил расценить мои заметки, именно как заметки православного прихожанина.

Главное, мне кажется, осознать, вспомнить, что огромная империя рухнула. Под обломками её погребено столько, что никак не счесть. Сколько бы мы не устремлялись в прошлое (и это, бесспорно, нужно!) Жизнь обращает нас лицом к настоящему, будущему. И коллекционировать сейчас врагов, лжецов или героев тех лет… Очень легко, при любой позиции, обратиться в пылкого наследника ЧК, выявляющего контру. В любом случае Государь не отрицал нигде официально своего отречения. Он вместе со святою своей семьёй с истинно христианским достоинством и мужеством принял унижения и жесточайшую казнь.

Я сподобился быть автором небольшой книжицы: «Чтим ли мы святого царя?». Основных её утверждений придерживаюсь и по сей день. Составление Манифеста Императором (хотя может быть, и на основе предложенного) могло мотивироваться многими факторами, о которых мы знать не можем, и не узнаем. (Неизбежная секретность, одно из свойств истории).

Во время отречения всё могло быть грубо, гнусно и цинично — как сейчас говорят – «наехали». Да ещё и пригрозили мерзко расправиться с семьёй которую он бесконечно любил. (И правильно делал!). Смотрите, например, что сообщал генералу Рузскому ( о нём – чуть позднее) генерал-лейтенант А.С. Лукомский — безупречный военачальник, кавалер орденов равноап. кн. Владимира св.вмч. и Победоносца Георгия, проведший ряд блестящих операций (конечно, монархист; конечно, дворянин):

«…По моему глубокому убеждению, выбора нет, и отречение должно состояться. Надо помнить, что вся царская семья находится в руках мятежных войск, ибо, по полученным сведениям, дворец в Царском Селе занят войсками… Если не согласится, то, вероятно, произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнётся междоусобная война, и Россия погибнет под ударом Германии, и погибнет вся династия».

Насчёт угрозы – правда. К тому моменту Государь уже был в ставке. Почти весь гарнизон Царского Села, включая и подразделения, входящие в охрану дворца и императорской семьи – либо перешли на сторону восставших, либо стали в сущности «непротивленцами».

Вроде бы говорили с императором об отречении безупречно воспитанные и образованные люди. Но кто знает, кто там ещё мог быть в те часы. И чем может обернуться в соответствующей ситуации всякая безукоризненность? И о чём (вольно или принуждённо могут умалчивать авторы мемуаров). Да, переговоры протоколировались… Но ведь не зряшная у нас пословица: «Бумага всё стерпит». Вот и манифест подписан почти уже ночью, но объявлено, что в 15.00…

Вряд ли Государь заранее готовился к отречению. В феврале энергично велась подготовка к весеннему наступлению союзных войск, намеченному на апрель.

Находясь в Царском Селе с семьёй, он 21-го февраля принимает министра внутренних дел Протопопова и получает полное заверение, что ситуация под контролем. Возможно, министр не стал тревожить Его Величество из лучших побуждений. На другой день  императорский поезд выходит на Могилёв, его сопровождает собственный железно-дорожный полк. 23-го Император уже в Могилёве.

В ставке, получая тревожные сообщения, Государь назначает главкомом Петроградского округа решительного и верного генерала Иванова. Этому генералу и его солдатам так и не суждено было войти в дело. Беспокоясь о семье, царь принимает решение вернуться в Царское Село.

28 февраля 1917 Императорский поезд начал движение на Царское Село.

 Однако не тут-то было – не удалось проехать. Со ставкой не связаться – телеграф не работает. Государь – в полной изоляции. В Орше Государю приходит телеграмма, подписали её 23 члена Госсовета:

«Вследствие полного расстройства транспорта и отсутствия подвоза необходимых материалов, остановились заводы и фабрики. Вынужденная безработица и крайнее обострение продовольственного кризиса, вызванного тем же расстройством транспорта, довели народные массы до отчаяния. Это чувство ещё обострилось тою ненавистью к правительству и теми тяжкими подозрениями против власти, которые глубоко запали в народную душу. Все это вылилось в народную смуту стихийной силы, а к этому движению присоединяются теперь и войска… Мы почитаем последним и единственным средством решительное изменение Вашим Императорским Величеством направления внутренней политики…» Под сменой внутренней политики тогда подразумевались преимущественно конституционная монархия, либо передача Престола иному лицу, либо…

1 марта поезд доставил императора на станцию Дно. Тут приходит телеграмма от Родзянко:

«Его Императорскому Величеству. Сейчас экстренным поездом выезжаю на ст. Дно для доклада Вам, Государь, о положении дел и необходимых мерах для спасения России. Убедительно прошу дождаться моего приезда, ибо дорога каждая минута».  Однако Родзянко не явился.  Государь распорядился двигаться на Псков. Родзянко сообщил, что прибудет в Псков. Родзянко обманул. Да, он объяснил это тем, что не мог оставит Питер в хаосе. Но что он мог там решить?! Он сам уже был «только дунуть». Судя по всему, обманул, чтобы чужими руками жар загрести.

Никакого почёта императору в Пскове оказано не было. Генерал Рузский (командующий Северным фронтом) прибыл для переговоров с некоторым опозданием. Н.В. Рузский один из блестящих военачальников, проведший ряд замечательных операций… К тому времени он стал считать монархию для России анахронизмом.  Некоторые вспоминают, что он относился и к самому императору с неприязнью.

О движении к Царскому Селу уже и разговора не было. Западня явственно обозначилась.

Все (или почти все) телеграммы от высшего командного состава армии и флота сходились в одном – Императору Николаю II необходимо немедленно отречься от престола, либо России конец.  Тут приходится прийти в недоумение. Ведь Государь зарекомендовал себя, как прекрасный главнокомандующий. Положение с оружием и боеприпасами сильно улучшилось, готовилось массированное решительное наступление.

Однако! Умы, как флюгеры, уже повернулись под чёрным ветром. Ведь тот же самый Рузский вовсе не был трусливым мямлей. В 1918 году он, в отличие от некоторых других российских военачальников, наотрез отказался служить большевикам. Поэтому большевики закололи его на Пятигорском кладбище.

Прибыли в Псков ближе к ночи 2 марта и Гучков с Шульгиным (Государственная Дума, Комитет) с четверодневной щетиной, неопрятные, в мятых пиджачках… Теперь «давителей» стало уже трое.

Графиня Брасова о Шульгине: «нарочно не брился …и …надел самый грязный пиджак… когда ехал к Царю, чтобы резче подчеркнуть своё издевательство над ним». А ведь были и они монархисты поначалу и, кажется, всё время – «Всё во имя России!»

***

Присутствовавший при событии генерал Саввич, пишет о принятии царём решения – отречься от престола:

«Наступило общее молчание, длившееся, как мне показалось, около двух минут. Государь сидел в раздумье, опустил голову. Затем он встал и сказал:

— Я решился. Я отказываюсь от престола.

При этом государь перекрестился. Перекрестились и все мы.

Генерал Данилов добавил к этому, что «минута была глубоко торжественна. Обняв генерала Рузского и тепло пожав нам  руки, император медленными задерживающимися шагами прошёл в свой вагон».

Генерал А. И. Спиридович :

«Рузский сломил измученного, издёрганного морально Государя, не находившего в те дни около себя серьёзной поддержки. Государь сдал морально. Он уступил силе, напористости, грубости, дошедшей один момент до топания ногами и до стучания рукою по столу. Об этой грубости Государь говорил с горечью позже своей Августейшей матушке и не мог забыть её даже в Тобольске».

 Можно предположить, что дело не ограничилось стучаньем и хлопанье. Как знать, что было, когда Государь оставался с этими людьми с глазу на глаз, или в присутствии тех, кто потом не проронил ни слова…

И противники Государя и близкие его в воспоминаниях своих отмечают его великодушие, снисходительность, мягкость (конечно, совестные, с державной твёрдостью). А значит, из великой боли проросли его слова… Врач, пользовавший цесаревича Алексия — Деревенко – вспоминал слова Государя, произнесённые уже в ссылке: «Бог не оставляет меня, Он даёт мне силы простить всех моих врагов и мучителей, но я не могу победить себя ещё в одном: генерал-адъютанта Рузского я простить не могу!»^. Слова выделены мною.

Мнится всё-таки: нечто страшное происходило в поезде, жестокое, гнусное.

 Наконец, Гучков, выйдя из вагона, провозгласил: «Русские люди, обнажите головы, перекреститесь, помолитесь Богу… Государь император ради спасения России снял с себя своё царское служение. Россия вступает на новый путь!»

Мать императора Николая II Мария Феодоровна. Встреча с императором состоялась почти сразу после отречения:

«Ники, естественно, не мог расстаться со своим сыном и передал престол Мише! Все генералы телеграфировали ему и советовали то же самое, и он… подписал манифест. Ники был неслыханно спокоен и величествен в этом ужасно унизительном положении…»

Россия, Церковь Русская вступала на путь кровавый, мучительный. Августейшая семья, в которой все остались друг другу свято верны до самого лютого конца, вступала на путь изгнания, унижений, шла к безжалостной, бесчеловечной казни…

(Продолжение следует)